Уже лицо Твоё горит

На фоне ветреного неба,

И голос трубный говорит

О святости добра и хлеба.

 

Ещё о том, что до поры

Я буду жить, как все живые,

И приносить свои дары

На плиты храма вековые.

 

Туда, где жертвенник дымит,

И тук течёт густой смолою,

И где предание хранит

Священный ужас под землёю.

 

Я буду биться, и молить

Под сению седого храма,

И будет ветер разносить

Струю святого фимиама.

 

А после встану, и пойду,

То падая, то вновь вставая,

Пока во тьме не набреду

На стан изгнанников из рая.

 

Там будут нищие в пыли,

И грязь, и тусклые лампады,

И свет в предутренней дали,

И гор неясные громады.

 

Там будет бедственный народ

Под гнётом горя векового,

И бледный царственный урод

Под сенью идола немого.

 

И я им всем открою мир,

Наполненный добром и светом,

И воцарится мой кумир

Под небом с праздничным рассветом.

 

А мой таинственный напев

Разбудит всё, что спит и дышит,

И поступь осторожных дев,

И ангела на мокрой крыше.

 

И встанут нищие впотьмах,

Больные, карлики, калеки,

И навсегда исчезнет страх,

И боль развеется навеки.

 

И воздадут мне все хвалу,

Пророку Бога неземного,

И вознесут свою хулу

На идолов царя былого.

 

И будет чтить из века в век,

По воле царственного рока,

Простой и слабый человек

Меня, как дивного пророка.